Жила-была старуха, у неё был сын Лутонюшка. Вот раз — дело было осенью — стал он скотинку бить, на зиму в запас солить; а мать смотрит да ругается:
— Ишь, сколько голов загубил; куда девать-то будешь?
— И, матушка, весна придёт, всё подберёт! — отвечал Лутоня, да вслед за тем сел в телегу и поехал в лес за дровами.
На ту пору шёл мимо прохожий — такой продувной! — услыхал эти речи, смекнул, что баба не то проста, не то глупа, и прямо к ней на двор:
— Здравствуй, старушка!
— Здравствуй, батюшка!
— Я — Весна красна, за говядиной к тебе пришла.
Старуха обрадовалась, привела его к чану и наклала ему целый мешок мяса — пудов с восемь будет. Немного погодя приезжает из лесу сын.
— Знаешь ли, сынок, — рассказывает ему старуха, — ведь у меня Весна была.
Лутоня глядит ей в глаза:
— Какая Весна?
— Какая! Сам же давеча сказал, что за мясом придёт; я ей полон мешок наклала.
— Ну, матушка, — говорит Лутоня, — прощай; пойду по белу свету шататься: коли найду кого глупее тебя — ворочусь домой, а то и не жди назад!
Пошёл он по белу свету шататься; в одну деревню зашёл — там плотники избу строят; окоротили одно бревно, привязали к обоим концам по верёвке, схватились и давай тянуть в разные стороны.
— Что вы делаете?
— Да вот бревно окоротили, так растянуть хотим.
Рассмеялся Лутоня, показал им, как наставку приделать, и пошёл дальше. Смотрит: на́ поле люди хлеб убирают; только не серпами жнут, а всякий колос зубами отгрызают. Подивился он этому чуду, и жаль стало ему, что народ терпит такую му́ку. Сходил в кузницу, сковал себе серп и воротился назад; тем временем народ обедать ушёл. «Пусть же знают, как хлеб убирать!» — подумал Лутоня, нажал сноп, связал и воткнул в него серп; а сам стоит, дожидается: что будет? Вот люди пообедали, пришли на́ поле, увидали серп в снопу и закричали в один голос:
— Ох, батюшки! Какой червяк проявился, что хлеба-то попортил!
Не знают, что и делать, как к тому червяку приступить; принесли ужище (верёвку), накинули на серп мёртвую петлю и потащили к реке. «Как же нам его в воду спихнуть?» Недолго думали, сейчас догадались: привязали мужика к бревну, дали ему ужище и спустили на́ воду.
— Переезжай, — говорят, — на ту сторону и потопи червяка.
На беду бревно с мужиком перевернулось: очутился он головою вниз, ногами вверх.
— Эх, брат, — кричат ему с берега, — что ж ты онучи бережёшь? Коли и намочишь — дома на печке высушишь.
А мужик совсем потонул.
— Ну, этих дураков не выучишь, — сказал Лутоня и пошёл своей дорогой.
Пришёл в другую деревню. Глядь — старуха сечёт курицу, сечёт да приговаривает:
— А, курва! Цыплят целый содом вывела, а титек не вырастила — кормить нечем.
— Эта, кажись, глупей моей матушки! Надо домой ворочаться.
Пошёл назад и набрёл на дороге на артель работников; сидят вместе да обедают.
— Хлеб да соль!
— Садись с нами.
После обеда стали они считать, все ли налицо? Но сколько ни считали, всё одного не досчитываются.
— Пожалуйста, добрый молодец, пересчитай нас; отпустил нас хозяин всего-навсего десять человек, а теперь сколько ни считаем — всё одного не хватает.
— Да вы этак никогда не досчитаетесь! Каждый из вас, как станет считать, себя-то в счёт и не кладёт: полно хлопотать попусту, вы все налицо!
— Спасибо, добрый человек!
Простился с ними Лутонюшка и опять в дорогу; пришёл домой и говорит:
— Здорово, матушка! Воротился с тобой жить; сколько ни ходил по белу свету, а умнее тебя не нашёл!
|
