На Русе было на православной, княжил князь тут Дмитрий Иванович. Засылал он с даньёй русского посла Захарья Тютрина к Мамаю безбожному, псу смердящему. Пра́вится путем-дорогой русский посол Захарий Тютрин; пришел он к Мамаю безбожному, псу смердящему. «Давай-примай, — говорит, — дань от русского князя Дмитрия Ивановича!» Отвечает Мамай безбожный: «Покуль не омоешь ног моих и не поцелуешь бахил, не приму я дани князя Дмитрия Ивановича». Взадь отвечает русский посол Захарко Тютрин: «Чем бы с дороги мо́лодца напоить-накормить, в бане выпарить, вте́пор вестей попросить, а ты, Мамай безбожный, пес смердящий (за эвти-то слова раздуй твою утробу толще угольной ямы!), того-пе́рво велишь мыть твои басурманские ноги и целовать бахилы; не след мыть ноги и целовать бахилы русскому послу Захарью Тютрину! Пусть поганый татарин, Мамай безбожный, буде есть вера, целует ноги русского посла Захарья Тютрина!»

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Василий-поп. У него была дочь Василиса Васильевна. Одевалась она в мужское платье, ездила верхом на лошади, стреляла из ружья и всё делала совсем не по-девичьи, так что очень немногие знали, что она — девушка, а думали, что она — мужчина, и звали её Василием Васильевичем; а больше потому, что Василиса Васильевна была охоча до водки; а это, знашь, девушкам совсем не к лицу. Вот единова царь Бархат (так звали царя той стороны) поехал поохотиться за дичинкой, и ему навстречу попалась Василиса Васильевна.

Во славном городе во Киеве у царя у Владимира собирались князья и бояре и сильномогучие богатыри на почестный пир. Возговорил Владимир-царь таково слово:

— Гой есте, мои ребята! Собирайтеся, сокопляйтеся за единый стол.

Собиралися за единый стол, вполсыта наедалися, вполпитья напивалися, и возговорил Владимир-царь:

— Кто бы сослужил мне службу великую: съездил за тридевять земель, в тридесятое царство, к самому салтану турецкому — увести у него коня златогривого, вышничка багрового (?), убить кота-бахаря (бахарь — баюн, говорун), самому салтану турецкому в глаза наплевать?

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Иван, и у того царя был брат Василий-царевич — ни в чём ему счастья не было! Самый царь на него распрогневался и выгнал из своего дому; с той поры и прозвали его несчастным Васильем-царевичем; наконец дошёл он до такой бедности, что не имел у себя даже новой одёжи. Приходит праздник — Христов день; накануне того дня ходит весь народ царя поздравлять, а царь для того праздника дарит кого деньгами, кого чем. Вот в самую-таки страстную субботу шёл Василий-царевич куда-то по улице, и попадается ему навстречу бабка голубая шапка и говорит:

— Здравствуй, Василий-царевич! Что ходишь невесел, что головушку повесил?

Во городе Киеве у нашего князя Владимира много слуг и крестьян, да был при нём Данило Бессчастный дворянин: придёт день воскресный — Владимир-князь всем по рюмке горького подаст, а ему в горб да в горб; придёт большой праздник — кому награда, а ему всё ничего! Накануне было светлого воскресения, во страстную субботу, зовёт Владимир-князь Данилу Бессчастного, отдаёт ему на руки сорок сороков соболей, велит к празднику шубу сшить: соболь не делан, пуговицы не литы, петли не виты; в пуговицах наказано лесных зверей заливать, в петлях заморских птиц зашивать.

На небесах зародился млад-светел месяц, на земле-то у старого соборного у Леонтья-попа зародился сын — могучий богатырь; а имя нарекли ему млад Алёша Попович — имечко хорошенькое. Стали Алёшу кормить-поить: у кого недельный, он денной такой; у новы́х (иных) годовой, Алёша недельный такой. Стал Алёша по улочке похаживати, стал с малыми ребятками поигрывати: кого возьмёт за ручку — ручка прочь, кого за ножку — ножка прочь; игра-то у него некорыстно пошла! Кого за серёдку (поперёк) возьмёт — живота лишит. И стал Алёша на возрасте; учал у отца-матери просить благословеньица: ехать-гулять во чисто́ поле. Отец говорит:

— Алёша Попович! Поезжаешь ты во чисто́ поле; есть у нас и посильней тебя; ты возьми себе в слуги верные Марышка Паранова сына.

Жил-был Буслав девяносто годов, живучи Буслав переставился (преставился, умер). Остаётся его любима молода жена Ванилфа Тимофеевна, остается у неё млад сын Василий Буславич. И стал этот сын Василий Буславич с малыми ребятками поигрывати: у кого руку оторвёт, у кого голову ро́сколет. Отдала Ванилфа Тимофеевна своего сына любимого старику Угрумищу учить — во ли́сты писать; а выучился Василий Буславич не во ли́сты писать, а выучился соколом летать. Вот однажды у старика Угрумища сделались пир и беседа; он не позвал на него своего любимца Василья Буславича.

Не в котором царстве, не в котором государстве жил-был мужичок и с хозяюшкою. Живёт он богатой рукой, всего у него довольно, капитал хороший имеет. И говорят они промеж собой, сидя с хозяйкою:

— Вот, хозяйка, довольно всего у нас, только у нас детей нету; станем просить бога, авось господь нам создаст детище хотя бы напоследях, при старости.

Стали просить бога, и забрюхатела она, и время пришло — родила детище. Прошёл год, и два, и три года прошли, ноги у него не ходят, а должно б ему ходить; восемнадцать годов прошло — всё без ног сидит.

В славном было городе Муроме, в селе Карачарове — жил крестьянин Иван Тимофеевич. У него было любимое детище Илья Муромец; сидел он сиднем тридцать лет, и как минуло тридцать лет, то стал он ходить на ногах крепко, и ощутил в себе силу великую, и сделал себе сбрую ратную и копьё булатное, и оседлал коня доброго, богатырского. Приходит к отцу и матери и стал у них просить благословения:

— Государи мои, батюшка и матушка! Отпустите меня в славный город Киев богу помолиться, а князю киевскому поклониться.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был богатейший купец; у него была одна дочь Анастасия Прекрасная, и было ей всего лет пять от роду. Купца звали Марко, по прозванию Богатый. Марко терпеть не мог нищих: только подойдут к окошку, сейчас велит слугам своим гнать их и травить собаками.

‎В одно время подходят к окошку два седеньких старичка. Марко увидал и велел их травить собаками. Услыхала то Анастасия Прекрасная и стала просить:

— Родимый мой батюшка! Хоть для меня пусти их в скотную избу.

Жил да был мужик, прижил двух сыновей и помер. Задумали братья жениться: старший взял бедную, младший — богатую; а живут вместе, не делятся. Вот начали жёны их меж собой ссориться да вздорить; одна говорит:

— Я за старшим братом замужем; мой верх должо́н быть!

А другая:

— Нет, мой верх! Я богаче тебя!

В одной деревушке жили два мужика, два родные брата: один был бедный, другой богатый. Богач переехал на житьё в город, выстроил себе большой дом и записался в купцы; а у бедного иной раз нет ни куска хлеба, а ребятишки — мал мала меньше — плачут да есть просят. С утра до вечера бьётся мужик как рыба об лёд, а всё ничего нет. Говорит он однова́ (однажды, как-то) своей жене:

— Дай-ка пойду в город, попрошу у брата: не поможет ли чем?

Пришёл к богатому:

— Ах, братец родимый! Помоги сколько-нибудь моему горю; жена и дети без хлеба сидят, по целым дням голодают.

Жили-были дед да баба, а у них были две внучки-сиротки — такие хорошенькие да смирные, что дед с бабушкой не могли ими нарадоваться. Вот раз дед вздумал посеять горох; посеял — вырос горох, зацвёл. Дед глядит на него, да и думает: «Теперь буду целую зиму есть пироги с горохом». Как назло деду, воробьи и напали на горох. Дед видит, что худо, и послал младшую внучку прогонять воробьёв. Внучка села возле гороха, машет хворостиной да приговаривает:

— Кишь, кишь, воробьи! Не ешьте дедова гороху!

Был-жил король вдовый; у него было двенадцать дочерей, одна другой лучше. Каждую ночь уходили эти царевны, а куда — неведомо; только что ни сутки — изнашивали по новой паре башмаков. Не наготовится король на них обуви, и захотелось ему узнать, куда это они по ночам уходят и что делают? Вот он сделал пир, созвал со всех земель королей и королевичей, дворян, и купцов, и простых людей и спрашивает:

— Не сумеет ли кто разгадать ему эту загадку? Кто разгадает — за того отдаст любимую дочь замуж да полцарства в приданое.

Как подумаешь, куда велик божий свет! Живут в нём люди богатые и бедные, и всем им просторно, и всех их призирает и рассуждает господь. Живут роскошные — и празднуют; живут горемычные — и трудятся; каждому своя доля!

В царских палатах, в княжьих чертогах, в высоком терему красовалась Несмеяна-царевна. Какое ей было житьё, какое приволье, какое роскошье! Всего много, всё есть, чего душа хочет; а никогда она не улыбалась, никогда не смеялась, словно сердце её ничему не радовалось.

Начинается сказка от сивки, от бурки, от вещей каурки На море на океане, на острове на Буяне стоит бык печеный, в заду чеснок толченый; с одного боку-то режь, а с другого макай да ешь. Жил-был купец, у него был сын; вот как начал сын подрастать да в лавках торговать — у того купца померла первая жена, и женился он на другой. Прошло несколько месяцев, стал купец собираться в чужие земли ехать, нагрузил корабли товарами и приказывает сыну хорошенько смотреть за домом и торговлю вести как следует. Просит купеческий сын: «Батюшка! Пока не уехал, поищи мое счастье». — «Сын мой любезный! — отвечает старик. — Где же я его найду?» — «Мое счастье недолго искать! Как встанешь завтра поутру, выдь за ворота и первую встречу, какая тебе попадется, купи и отдай мне». — «Хорошо, сынок!»

Жил-был старик со старухой. У старика, у старухи было две дочери. Старик однажды поехал на посад (в город) и купил там одной сестре рыбку и другой тоже рыбку. Старшая скушала свою рыбку, а младшая пошла на колодец и говорит:

— Матушка рыбка! Скушать ли тебя или нет?

— Не кушай меня, — говорит рыбка, — а пусти в воду; я тебе пригожусь.

У великого князя была жена-красавица, и любил он её без памяти. Умерла княгиня, осталась у него единая дочь, как две капли воды на мать похожа. Говорит великий князь:

— Дочь моя милая! Женюсь я на тебе.

Она пошла на кладбище, на могилу матери, и стали умильно плакать. Мать и говорит ей:

— Вели купить себе платье — чтоб кругом были часты звёзды.

В одном городе жил купец, у которого было три дочери. Чрез некоторое время он помер. Однажды девицы сидели под окошком и разговаривали; старшая говорила:

— Я бы желала хоть за хлебопёком царя быть!

Средняя:

— А я бы за поваром!

Малая:

— А я бы желала быть за самим царём и родила бы ему двух сыновей — по локоть руки в золоте, по колен ноги в се́ребре, в затылке светел месяц, а во лбу красно солнышко, да одну дочь, которая как улыбнётся — посыплются розовые цветы, а как заплачет — то дорогой жемчуг!

В некотором государстве был один купец, имел двух дочерей; разослал он афишки по всему государству: кто из царевичей возьмет замуж его меньшую дочь, тому она родит троих сыновей — по колена в се́ребре, по грудь в золоте, во лбу светел месяц, по бокам часты звезды. Приискался из иного государства Иван-королевич и женился на купеческой дочери; пожил с нею год, она забеременела и родила сына — по колена в се́ребре, по грудь в золоте, во лбу светел месяц, по бокам часты звезды. Старшая сестра позавидовала, подкупила бабку; а та взяла ребенка — обратила голубем и пустила в чистое поле; пришла к королевичу и говорит: «Твоя жена родила котенка!» Королевич рассердился, да оставил до другого сына.

Жил купец, были у него сын да дочь. Пришло время купцу помирать; он и просит сына, чтобы он сестру свою любил, берег, никому в обиду не давал. Вот отец умер; сын через несколько дней на охоту поехал, а была у него злая жена, взяла да и выпустила коня на волю. Муж приезжает домой, она с жалобой: «Вот ты любишь свою сестру, лелеешь ее, а она твоего коня выпустила». — «Собака его ешь! Конь — дело наживное, а другой сестры я не наживу». Через несколько дней опять отлучился муж на охоту; жена его выпустила сокола из клетки. Только что воротился он домой, она стала жаловаться: «Вот ты сестре своей все спускаешь, а она выпустила сокола из клетки!» — «Э, сова его клюй! Сокол — дело наживное, а другой сестры у меня не будет!» В третий раз отлучился муж куда-то по своим делам; жена схватила своего единственного сына, побежала в табун и бросила лошадям под ноги. Муж воротился, она опять жалуется: «Вот какова твоя сестра! За всю любовь твою она нашего сына конями истоптала!» Тот страшно рассердился, взял сестру и отвез в дремучий лес.

Отслужил солдат три войны, не выслужил и выеденного яйца, и отпустили его в чистую (в отставку). Вот он вышел на дорогу, шёл-шёл, пристал и сел у озера; сидит да думу думает: «Куда теперь мне деваться, чем прокормиться?.. К чёрту, что ли, в работники наняться!» Только вымолвил эти речи, а чертёнок тут как тут — стоит перед ним, кланяется:

— Здорово, служба!

— Тебе что надо?

— Да не сам ли ты захотел к нам в работники наняться? Что ж, служивый, наймись! Жалованье большое дадим.