Одна баба бойка была; пришёл муж с совету, она и спрашивает его:

— Чего вы там судили?

— Чего судили-то! Голову выбирали.

— А кого выбрали?

— Никого ещё.

Жил старик со старухою; сбили они на реке заезочек (заезочек — плетень поперёк реки для ловли рыбы) и заложили по мордочке. Пошли домой; на дороге увидала старуха клад и давай всем рассказывать. Что с ней делать? Вздумал старик пошутить над старухою, пошёл в поле, поймал зайца и отправился на реку морды смотреть; вынул одну — а в ней щука попалась. Он щуку-то взял, заместо её посадил в морду зайца, а рыбу в поле понёс и положил в горох. Воротился домой и зовет старуху горох крючить (т.е. снимать с поля). Вот собрались и поехали.

Мужик обрил бороду и говорит:

— Смотри, жена, как я чисто выбрился.

— Да разве это брито? Это так только — стрижено!

— Врёшь, каналья! Говори: брито!.

— Нет, стрижено!

У одного мужика была жена сварлива и упряма; уж что, бывало, захочет, дак муж дай ей, и уж непременно муж соглашайся с ней. Да больно она льстива была на чужую скотину; как, бывало, зайдёт на двор чужая скотина, дак уж муж и говори, что это её. Страшно надоела жена мужу. Вот однажды и зашли к ней на двор барские гуси. Жена спрашивает:

— Муж, чьи это гуси?

— Барские.

— Как барские!

Вспылила со злости, пала на пол.

Зла жена худо с мужем жила, ничего мужа не слушала. Велит муж работать, так она трои сутки спит; велит спать, так нисколько не спит. Велит муж пироги пе́чи, а она вздумает на полати ле́чи; не велит муж печку топить, а она нарочно истопит и выпечет оладий целое ведро. Долго муж с ней бился, и пошёл раз по смородину, набрался смородины и пришёл домой.

— Батюшка, жениться хочу, матушка, жениться хочу! — говорил добрый мо́лодец.

— Женись, дитятко!

И женился, выбрал себе бабу длинную, чёрную, косую; понравилась сатана лучше ясного сокола́, и пенять не на кого, сам себе виноват! Живёт с нею и кулаком слёзы утирает. Пошёл раз на сходку, где судят да рядят; постоял там и воротился домой.

У Антипки была распрезлющая жена да детей куча. Антипка — слово, баба — за рычаг (рогач, ухват) да в бок норовит. Захочет Антипка проучить жену, возьмёт кнут, а баба разорётся-раскричится, до того разозлится, что выхватит из люльки ребёнка за ногу и давай им отмахиваться; глаза вытаращит, пена у рта, чёрт-чёртом! Не стало Антипке житья. Что стареет жена, то хуже. Стал он задумываться, как бы жену сбыть? И придумал.

Собирался мужик в поле, говорит жене:

— Не пеки блинов.

А жена говорит:

— Вот таки напеку!

— Если напекёшь, так в поле не носи.

— Вот таки напеку и понесу!

Зла жена худо с мужем жила, ничего мужа не слушала. Велит муж ране встать, так она трои сутки спит; велит муж спать, а она нисколько не спит. Велит муж блины печи, а она говорит:

— Не стоишь, вор, блинов!

Муж говорит:

— Не пеки, жена, блинов, коли не стою; — она выпечет кринку в два ведра и говорит:

— Ешь, вор, чтоб съедено было!

Жила-была старуха, у неё был кривой сын Фома Беренников. Вот поехал Фома пахать; лошадёнка худенькая, взяло его горе, сел на завалинку… мухи около навоза так и жужжат. Схватил он хворостину, да как хлыснёт по куче, стал считать: сколько побил? Насчитал пятьсот, да ещё много без счету осталось. Решил Фома, что им и сметы нет! Приходит к своему коню, на нём сидит двенадцать оводов; он всех и побил. Воротился Фома Беренников к матери и просит у ней благословенья великого:

— Побил, дескать, мелкой силы — счёту нет, да двенадцать могучих богатырей; пусти меня, матушка, на подвиги великие, а землю пахать — не моё дело богатырское, то дело мужицкое!

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик со старухой. У них было три сына, третьего звали Иван-дурак. Первые двое женатые, а Иван-дурак холостой; два брата занимались делом, управляли домом, пахали и сеяли, третий же ничего не делал. Один раз отец и снохи стали Ивана посылать на поле допахать сколько-то лех (мера земли) пашни. Парень поехал, приехал на пашню, запряг лошадь, проехал с сохой раз ли, два ли, видит: счёту нет комаров да мошек; он схватил хлыстик, стегнул по боку лошадь, убил их без сметы; ударил по другому, убил сорок паутов (паут — слепень или овод) и думает: «Ведь я на один за́мах убил сорок богатырей, а мелкой сошки (соха — мера земли, с которой платилось в старину; выражение «мелкой сошки» означает здесь: низшего разряда) сметы нет!» Взял их всех положил в кучу и завалил конским калом; сам не стал пахать, выпряг лошадь, поехал домой.

У одного мирошника (мельник) был работник. Мирошник послал его засы́пать на ковш пшеницы, а работник пошёл и засыпал-то на камень. Мельница завертелася, а пшеница вся разметалася. Хозяин как пришёл на мельницу и как увидел размётанную пшеницу — и согнал работника. Работник пошёл домой, в своё село, и заплутался. Вот зашёл он в этакие кусты и лёг спать. Приходит бирюк (бирюк — рег. волк (обычно волк-одиночка)); видит, что работник спит, и подошёл к нему близко, стал его обнюхивать, а работник-то ухватил бирюка за хвост, убил его и снял с него шкуру!

Как у нас на селе заспорил Лука с Петром, сомутилася вода с песком, у невестки с золовками был бой большой; на том на бою кашу-горюху поранили, киселя-горюна во полон полонили, репу с морковью подкопом взяли, капусту под меч приклонили. А я на бой не поспел, на лавочке просидел. В то время жили мы шесть братьев — все Агафоны, батюшка был Тарас, а матушка — не помню, как звалась; да что до названья? Пусть будет Маланья. Я-то родом был меньшой, да разумом большой. Вот поехали люди землю пахать, а мы шесть братьев руками махать. Люди-то думают: мы пашем да на лошадей руками машем, а мы промеж себя управляемся. А батюшка навязал на кнут зерно гречихи, махнул раз-другой и забросил далеко.

Жил я с дедушкой, а батька мой тогда еще не родился: по тому са́мому, как начался свет, — было мне семь лет. Жили мы куда богато! Был у нас большой дом из одного кирпичика; глазом не окинешь, а взглянуть не на что; светом обгорожен, небом покрыт. Лошадей было много: шесть кошек езжалых, двенадцать котов стоялых; один жеребец бойкий — кот сибирский был на цепь прикован возле печки к столбу. Земли у нас с дедом было видимо-невидимо: пол да лавки сами засевали, а печь да полати внаймы отдавали. Родилось хлеба много; стали убирать — девать некуда. Дед был умен, а я догадлив; склали скирду на печном столбу; велика скирда — глазом не окинешь, хоть взглянуть не на что! И завелись в ней мыши, стали хлеб точить; жеребец наш бойкий — кот сибирский прыг на столб — мышей не изловил, скирду в лохань уронил. Дед голосом завыл, а я заголосил: «Чем теперь кормиться-то будем?» Только дед был умен, а я догадлив; вытащили хлеб из лохани, пересушили и обмолотили.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик; у него три сына: два умных, третий дурак. Послал их отец землю пахать. Вот они пахали, пахали — до самого вечера, пришлось ночевать в поле; надо на ужин кашу варить, да за огнем куда идтить? Старший брат взлез на дерево, туда-сюда поглазел и увидел: в одной стороне как будто огонь горит; слез наземь и пошел огня добывать.

У одного старика было три сына: старший — говорлив, средний — говорлив, а малый — как черт, все молчит. Пошли эти детки лесовать, а огниво дома позабыли. Ходили день до вечера, привелось ужинать, а огня нету. Большой брат был смысловатее: взлез на лесину, увидал — вдалеке огонек горит, и пошел в ту сторону. Приходит к старику: «Здравствуй, добрый человек! Дай огня». — «Нет, брат, скажи небыль, тогда и огня дам; а скажешь быль — из спины ремень выкрою».

Пустил мужик петуха в подвал; петух там нашел горошинку и стал кур скликать. Мужик услыхал про находку, вынул петуха, а горошинку полил водою. Вот она и начала расти; росла-росла — выросла до́ полу. Мужик пол прорубил, горошинка опять начала расти; росла-росла — доросла до потолка. Мужик потолок прорубил, горошинка опять росла-росла — доросла до крыши. Мужик и крышу разобрал, стала горошинка еще выше расти; росла-росла — доросла до небушка. Вот мужик и говорит жене: «Жена, а жена! Полезу я на небушко, посмотрю, что там деется? Кажись, там и сахару и меду — всего вдоволь!» — «Полезай, коли хочешь».

У одного мужика много было гороху насеяно. Повадились журавли летать, горох клевать. «Постой, — вздумал мужик, — я вам переломаю ноги!» Купил ведро вина, вылил в корыто, намешал туда меду; корыто поставил на телегу и поехал в поле. Приехал к своей полосе, выставил корыто с вином да с медом наземь, а сам отошел подальше и лег отдохнуть. Вот прилетели журавли, поклевали гороху, увидали вино и так натюкались, что тут же попадали. Мужик — не промах, сейчас прибежал и давай им веревками ноги вязать. Опутал веревками, прицепил за телегу и поехал домой.

Несколько вариантов сказки.

Ехали барин и мужик. «Мужик, откуда ты?» — «Издалеча, бачка». — «А откуда?» — «Из города Ростова, а барина Толстова». — «А велик ли город?» — «Не мерил». — «А силен?» — «Не боролся». — «А за чем ехал?» — «За покупкой дорого́ю: за мерою гороха». — «Вот это хорошо!» — «Хорошо, да не дюже!» — «А что ж?» — «Ехал пьяный, да рассыпал». — «Вот это худо!» — «Худо, да не дюже!» — «А что ж?» — «Рассыпал-то меру, а подгреб-то две!» — «А вот это-то хорошо!» — «Хорошо, да не дюже!» — «Да что ж?» — «Посеял, да редок». — «Вот это худо!» — «Худо, да не дюже!» — «А что ж?» — «Хоть редок, да стручист!» — «Вот это хорошо!» — «Хорошо, да не совсем!» — «А что ж?» — «Поповы свиньи повадились горох топтать, топтать — да и вытоптали». — «Этак худо!» — «Худо, да не дюже!» — «А что ж?» — «Я поповых свиней убил да два чана свежины насолил». — «Вот это хорошо!» — «Хорошо, да не дюже!» — «А что ж?» — «Поповы собаки повадились свежину таскать, таскать — да повытаскали». — «Вот это худо!» — «Худо, да не дюже!» — «А что ж?» — «Я тех собак убил да жене шубу сшил!» — «Вот это хорошо!» — «Хорошо, да не дюже!» — «А что ж?» — «Пошла моя шельма жена мимо попова двора; поп-то узнал да шубку снял». — «Вот это худо!» — «Худо, да не дюже!» — «А что ж?» — «Я с попом судился, судился, сивого мерина да рыжую коровку цап-царап! Мое-то дело и выгорело!»

Чистил мужик навоз и нашёл овсяное зерно; приходит к жене, у жены изба топится. Он говорит:

— Ну-ка ты, хозяйка, поворачивайся, загребай-ка ты жар, сыпь это зерно в печь; выгреби из печи, истолки его и смели, киселю навари, отлей в блюдо; вот я и пойду к царю, понесу блюдо киселю; ну, хозяйка, не пожалует ли нас царь чем-нибудь?

‎Вот он и пришёл к царю, принёс блюдо киселю; царь его пожаловал золотой тетёркой. Пошёл от царя домой; идёт полем; берегут табун коней. Пастух его спрашивает:

— Мужичок, где ты был?

— Ходил к царю, носил блюдо киселю.

Жила-была старуха, у неё был сын Лутонюшка. Вот раз — дело было осенью — стал он скотинку бить, на зиму в запас солить; а мать смотрит да ругается:

— Ишь, сколько голов загубил; куда девать-то будешь?

— И, матушка, весна придёт, всё подберёт! — отвечал Лутоня, да вслед за тем сел в телегу и поехал в лес за дровами.

В одной семье жил-был дурак набитый. И, бывало, нет того дня, чтобы на него не жаловались люди: либо кого словом обидит, либо кого прибьёт. Мать сжалилась над дураком, стала смотреть за ним как за малым ребёнком; бывало — куда дурак срядится (снарядится, приготовится) идти, мать с полчаса ему толкует: ты так-то, дитятко, делай и так-то! Вот однажды пошёл дурак мимо гумен, и увидал — молотят горох, и закричал:

— Молотить вам три дня и намолотить три зерна!

При матери были три сына: два умных, третий дурак. Умные занимались работою, ловили зверей капканами да путами. Раз привезли они многое множество зверей. Дурак слез с печи и закричал:

— Братцы, ведь и я лису поймал!

— Где ж она?

— А вон в хлеву.

Жил-был поп с попадьёй. Вот он, вишь ты, поехал нанимать казака (Батрака, работника); только что едет поп по деревне — попадается ему мужик.

— Здорово, батюшка!

— Здравствуй, братеник!

— Куды ты, батя, едешь?

— Да ништо ведь, вишь — работа поспела, так надобно нанять казака на летину.

В одной деревне жил шут. Какой-то поп вздумал ехать к нему, говорит попадье:

— Ехать было к шуту, не сшутит ли каку́ шутку!

Собрался и поехал; шут по двору похаживает, за хозяйством присматривает.

— Бог в помощь, шут!

Жил-был старый бобыль с своею старухой; у него было три сына: двое умных, младший — Иван-дурак. Случится большим братьям на охоту идти, и дурак за ними идёт; те ловят зверей да птиц, а дурак крыс да мышей, сорок да ворон. Вот как-то посеяли умные братья горох в огороде, а Ивана-дурака от воров караулить поставили. Понадобилось старухе, их матери, в огород сходить; только влезла туда, Иван-дурак заприметил и говорит само с собой: «Погоди ж, изловлю я вора; будет меня помнить!» Подкрался потихоньку, поднял дубинку да как треснет старуху по голове — так она и не ворохнулась, навеки уснула!

В некоем царстве, не в нашем государстве жила старушка-вдова; у ней было два сына умных, а третий дурак. Стала мать помирать, стала имение (недвижимое имущество) отказывать — кому что, и просит умных:

— Не обделите, сынки, дурака; было бы всем поровну!

Вот старуха померла, умные братья разделили всё имение меж собой, а дураку ничего не дали. Дурак схватил покойницу со стола и потащил на чердак.