Жили старик со старухой, было у них три сына: двое — умных, а третий — дурачок. Умных они и жалеют, каждую неделю старуха им чистые рубахи дает, а дурачка все ругают, смеются над ним, а он знай себе на печи в куче проса сидит в грязной рубашке, без штанов. Коль дадут — поест, а нет — то и голодает. И вот прошел на ту пору слух: так, мол, и так — прилетел царский наказ к царю на обед собираться, и кто построит такой корабль, чтоб летал, да на том корабле приедет, за того царь дочку выдаст.
Вот умные братья советуются:
— Пойти бы, пожалуй, и нам, может, там наше счастье.
Пораздумали, у отца-матери просятся.
— Пойдем мы,— говорят,— к царю на обед: потерять ничего не потеряем, а может, там наше счастье.
Отец их отговаривает, мать отговаривает — нет!
— Пойдем, да и все! Благословите нас в путь-дорогу.
Старики, нечего делать, благословили их в дорогу; надавала им старуха белых паляниц (небольшой плоский хлеб из пшеничной муки), зажарила поросенка, фляжку горилки (крепкий хмельной напиток) дала, пошли они.
А дурень сидит на печи и тоже просится.
— Пойду,— говорит,— и я туда, куда братья пошли!
— Куда уж тебе, дурню, идти? — говорит мать.— Да тебя там волки съедят!
— Нет,— говорит,— не съедят, пойду!
Старики поначалу над ним смеялись, а потом и бранить начали. Так нет! Видят, что с дурнем ничего не поделаешь, и говорят:
— Ну, ступай, да чтоб назад не возвращался, нашим сыном не назывался.
Дала ему мать торбу (мешок, сума), наложила туда черного черствого хлеба, фляжку воды дала и выпроводила его из дому. Он и пошел.
Идет и идет, вдруг встречает по дороге деда. Такой седой дедуня, борода вся белая, до самого пояса.
— Здравствуйте, дедушка!
— Здорово, сынок!
— Куда, дедушка, идете?
А тот и говорит:
— Хожу я по свету, людей из беды выручаю. А ты куда?
— К царю на обед.
— А ты разве умеешь такой корабль смастерить, чтобы сам летал? — спрашивает дед.
— Нет,— говорит,— не умею!
— Так чего ж ты идешь?
— А Бог его знает,— говорит,— чего! Потерять ничего не потеряю, а может, где там мое счастье закатилось.
— Так садись,— говорит,— отдохни маленько, пополудничаем. Доставай-ка, что у тебя там в торбе.
— Эх, дедусь, нет у меня ничего, один только черствый хлеб, вы такой и не укусите.
— Ничего, доставай!
Вот дурень достает, глядь — а из того черного хлеба да такие белые паляницы сделались, каких он отродясь и не едал: прямо сказать, как у панов.
— Ну что ж,— говорит дед,— как же, не выпивши, полдничать? А нет ли там у тебя в торбе горилки?
— Да где ж она у меня возьмется? Есть только фляжка с водой.
— Доставай! — говорит.
Достал он, отведали, а там такая горилка сделалась!
— Ишь,— говорит дед,— как Бог дураков-то жалует!
Вот разостлали они на траве свитки (верхняя длинная одежда), уселись и давай полдничать. Закусили хорошенько, поблагодарил дед дурня за хлеб да за горилку и говорит:
— Ну, слушай, сынок, ступай теперь в лес, подойди к дереву и, трижды перекрестясь, ударь топором по стволу, а сам поскорей падай ниц и лежи, пока тебя не разбудят. Вот корабль тебе и построится, а ты садись на него и лети, куда тебе надо, и забирай по пути всякого встречного.
Поблагодарил дурень деда, распрощались они.
Дед пошел своей дорогой, а дурень в лес направился.
Вот приходит в лес, подошел к дереву, стукнул топориком, упал ниц и уснул. Спал-спал, вдруг спустя некоторое время слышит — кто-то будит его.
— Вставай, твое счастье уже поспело, подымайся!
Дурень проснулся, видит: стоит корабль, сам золотой, мачты серебряные, паруса шелковые, так и надуваются, только лететь!
Вот, не долго думая, сел он на корабль, снялся корабль и полетел... И полетел ниже неба, выше земли, что и глазом не видать.
Летел-летел, вдруг видит: на дороге припал человек к земле ухом и слушает. Он и крикнул ему:
— Здорово, дядько!
— Здорово, голубчик!
— Что ты делаешь?
— Да вот слушаю,— говорит,— собрались ли уже к царю на обед люди.
— А ты разве туда идешь?
— Туда.
— Садись со мной, я тебя подвезу.
Тот и сел. Полетели.
Летели-летели, глядь: человек на дороге — одна нога к уху привязана, а на другой скачет.
— Здорово, дядько!
— Здорово, милый!
— Чего ты на одной ноге скачешь?
— Да вот, если б я,— говорит,— отвязал другую, то за один шаг весь бы свет обошел. А я,— говорит,— не хочу.
— Куда ж ты идешь?
— К царю на обед.
— Так садись с нами.
— Добре.
Тот сел, опять полетели.
Летели-летели, глядь — стоит на дороге охотник, из лука нацеливается, а нигде ничего не видать — ни птицы, ни зверя.
Дурень крикнул:
— Здорово, дядько! Куда ты целишься, коль не видно ни птицы, ни зверя?
— Так что ж, что не видно? Это вам не видно, а мне-то видать!..
— Где ж ты ее видишь?
— Э, да там вон за сто миль, на сухой грушке сидит!
— Садись с нами!
Он и сел. Полетели.
Летели-летели, вдруг видят: идет человек, несет за спиной полный мешок хлеба.
— Здорово, дядько!
— Здорово!
— Куда ты идешь?
— Иду,— говорит,— хлеб на обед добывать.
— Да у тебя и так полон мешок!
— Да что этого хлеба! Мне и на один раз поесть не хватит.
— Садись с нами!
— Добре!
Сел и тот. Полетели.
Летели-летели, глядь — бродит у озера человек, будто что ищет.
— Здорово, дядько!
— Здорово!
— Чего ты тут ходишь?
— Пить,— говорит,— хочется, да вот никак воды не найду.
— Да перед тобой же целое озеро — чего ж ты не пьешь?
— Эх, да что этой воды! Мне ее и на один глоток не хватит.
— Так садись с нами!
— Добре.
Сел он. Полетели.
Летели-летели, вдруг видят: идет в село мужик и несет мешок соломы.
— Здорово, дядько! Куда ты солому несешь?
— В село,— говорит.
— Вот так так! Да неужто в селе соломы нету?
— Есть,— говорит,— да не такая!
— А это какая же?
— Да такая,— говорит,— какое бы жаркое лето ни было, а разбросай ее — и вмиг, откуда ни возьмись, мороз и снег будут.
— Садись с нами!
Тот сел, и полетели дальше.
Летели-летели, вдруг видят: идет мужик в лес и вязанку дров за плечами тащит.
— Здорово, дядько!
— Здорово!
— Куда ты дрова несешь?
— В лес.
— Вот так так! Неужто в лесу дров нету?
— Как нету? Есть,— говорит,— да не такие.
— А это какие ж?
— Там простые, а это такие: только их разбросать — и враз, откуда ни возьмись, войско перед тобой явится!
— Садись с нами!
Согласился и этот, сел, и полетели.
Долго ли, коротко ли летели, прилетают к царю на обед. А там посреди двора столы понаставлены, понакрыты, бочки с медом, вином стоят — пей, душа, ешь, душа, чего пожелаешь! А людей, прямо сказать, с полцарства сошлось: старые и малые, паны и богачи и старцы убогие, как на ярмарку. Прилетел дурень с товарищами на том корабле, спустился у царя перед окнами, вышли они из корабля, обедать пошли.
Глянул царь в окно, а там на золотом корабле кто-то прилетел, и говорит он слуге:
— Ступай да спроси, кто на золотом корабле прилетел?
Пошел слуга, посмотрел, приходит к царю.
— Какое-то,— говорит,— мужичье, оборванцы! Царь не верит.
— Да как же это,— говорит,— возможно, чтоб мужики да на золотом корабле прилетели! Ты, наверное, плохо расспрашивал.
И пошел сам к людям.
— Кто тут,— спрашивает,— на этом корабле прилетел?
Выступил дурень.
— Я,— говорит,— ваше величество.
Царь как поглядел, что на нем свиточка — латка на латке, а на штанах дыры — колени повылезли, так за голову и схватился: «Как же я свою дочь да за такого холопа выдам!»
Что тут делать? И решил ему задачи задавать.
— Ступай,— говорит слуге,— да объяви ему, что хотя он и на корабле прилетел, а если не добудет воды целящей и живящей, пока гости пообедают, то не то что царевны не отдам, а вот мой меч — его голова с плеч!
Слуга и пошел.
А Слухало и услышал, что царь говорил, и рассказал о том дурню. Сидит дурень на лавке (скамьи такие вокруг столов устроены) и печалится — не ест, не пьет. Увидал это Скороход.
— Почему,— спрашивает,— не ешь?
— Да где уж мне есть! И в рот не лезет.
И рассказал, так, мол, и так:
— Задал мне царь, чтобы я, пока гости отобедают, добыл воды живящей и целящей. А как я ее добуду?
— Не горюй! Я тебе достану!
— Ну, смотри!
Приходит слуга, дает ему царский наказ, а он уже давно знает, как и что.
— Скажи,— говорит,— что принесу!
Вот слуга ушел.
Скороход отвязал ногу от уха да как двинулся, так враз и набрал воды живящей и целящей.
Набрал, утомился. «Пока там,— думает,— обед, я успею еще вернуться, а сейчас посижу у мельницы да отдохну маленько».
Сел и уснул. Гости уже обед кончают, а его все нету. Сидит дурень ни жив ни мертв.
«Пропал!» — думает.
А Слухало приложил к земле ухо и давай слушать. Слушал, слушал.
— Не горюй,— говорит,— возле мельницы спит, собачий сын!
— Что ж нам теперь делать? — спрашивает дурень.— Как бы его разбудить?
А Стрелок и говорит:
— Не бойся: я разбужу!
И как натянул лук, как выстрелил — стрела прямиком в мельницу ударилась, так щепки и полетели... Проснулся Скороход — поскорей туда! Гости только обед кончают, а он уже воду несет. Что тут делать царю? Давай другую задачу задавать.
— Ступай,— говорит слуге,— объяви ему: коли съест со своими товарищами за один присест шесть пар волов жареных да столько хлеба, сколько в сорока печах будет напечено, тогда,— говорит,— отдам за него дочь. А не съест, вот мой меч — его голова с плеч!
А Слухало и подслушал, да и рассказал о том дурню.
— Что ж мне теперь делать? Я и одного-то хлеба не съем! — говорит дурень и опять загрустил, чуть не плачет.
А Объедало и говорит:
— Не плачь! Я за всех вас поем, да еще и не хватит.
Приходит слуга: так, мол, и так.
— Ладно,— говорит,— пускай дают!
Вот зажарили двенадцать быков, напекли сорок печей хлеба. И как начал есть Объедало — все дочиста поел и еще просит.
— Эх,— говорит,— мало! Хоть бы еще немного дали!
Видит царь, что он такой, опять задачу задает, чтобы сорок сороковых бочек воды залпом выпил да сорок сороковых вина, а не выпьет: «Вот мой меч, а его голова с плеч!»
Подслушал Слухало, рассказал. Плачет дурень.
— Не плачь! — говорит Опивало,— Я,— говорит,— один выпью, да еще маловато будет.
Вот выкатили им по сорок сороковых бочек воды и вина. И как начал пить Опивало, все дочиста выдул да еще посмеивается.
— Эх,— говорит,— маловато. Еще бы выпил!
Видит царь — ничего с ним не поделаешь, и думает: «Надо его, вражьего сына, со свету сжить, а то он моей дочерью завладеет!» И посылает к дурню слугу:
— Поди объяви, что велел-де царь, чтоб перед венцом в баню сходил.
А другому слуге наказывает пойти и сказать, чтобы баню чугунную натопили: «Уж теперь он, такой-сякой, сжарится!» Натопил истопник баню, так и пышет... самого черта можно зажарить!
Сказали дурню. Вот идет он в баню, а за ним Морозко следом идет с соломой. Только вошли в баню, а там такая жарища, что прямо невозможно! Разбросал Морозко солому — и враз стало так холодно, что дурень еле обмылся, да поскорей на печь, там и заснул — намерзся-таки здорово! Отворяют утром баню, думают — от него один только пепел остался, а он лежит себе на печи; они его и разбудили.
— Ох,— говорит,— как крепко я спал! — да и вышел из бани.
Доложили царю: так, мол, и так — на печи спал, а в бане так холодно, будто целую зиму не топлено. Крепко опечалился царь: что тут делать? Думал-думал, думал-думал...
— Ну,— говорит,— коль выставит мне к завтраму целый полк войска, уж выдам тогда за него свою дочь, а не выставит: мой меч — его голова с плеч!
А у самого на уме: «Где уж простому мужику полк войска добыть? Я царь, да и то!..»
Вот и отдал приказ.
А Слухало подслушал, да и рассказал о том дурню. Сидит опять дурень, плачет: «Что мне теперь делать на свете? Где мне столько войска добыть?»
Идет на корабль к товарищам:
— Ой, братцы, выручайте! Не раз из беды выручали, и теперь выручите! А не то я пропал!
— Не плачь! — говорит тот, что дрова нес.— Я тебя выручу.
Приходит слуга.
— Наказал,— говорит,— царь, что, коль выставишь целый полк войска завтра утром, тогда царевна твоя!
— Ладно, будет сделано! — говорит дурень.— Только скажи царю, коль не отдаст и теперь, то я на него войной пойду и силой царевну возьму.
Вывел товарищ ночью дурня в поле и понес с собою вязанку дров. И давай их в разные стороны раскидывать: что ни кинет — то и человек! И набралось столько войска, что Боже ты мой!.. Просыпается наутро царь, слышит: играют. Спрашивает:
— Что это так рано играют?
— Да это,— говорят,— тот, с золотого корабля, свое войско муштрует.
Понял тогда царь, что ничего не поделаешь, велел позвать его к себе.
Приходит слуга, просит. А дурень сделался такой, что его и не узнать: одежа на нем так и сияет, шапочка казачья, золотая, а сам такой красавец, что Боже ты мой! Ведет он свое войско, сам впереди на коне вороном, а за ним старшина.
Подступил ко дворцу.
— Стой! — крикнул.
Войско в ряды построилось — все, как один.
Пошел во дворец. Царь его обнимает, целует: — Садись, зятюшка мой любезный!
Вышла и царевна. Как увидала — так и засмеялась: какой у нее муж пригожий будет!
Вот их поскорей обвенчали да такой пир задали, что аж до самого неба дым взвился... да на облаке и остановился.
И я с того пира шел да как глянул на облако, так и упал. А упал, так и встал. Вы просите сказку сказать, вот я рассказал — ни длинную, ни короткую, а вот так, как от вас до меня. И еще б рассказал, да больше не умею. |
