Калиф сидел однажды, как сидят калифы, на парче или бархате, поджав ноги, развалившись в подушках, с янтарем в зубах. Длинный чубук, как боровок, проведенный от дымовья печки до устья в трубу, лежал кинутый небрежно поперек парчи, атласу и бархату вплоть до золотого подноса на вальяжных ножках, с бирюзой и яхонтами, на котором покоилась красная глиняная трубка, с золотыми по краям стрелками, с курчавыми цветочками и ободочками. Пол белого мрамора, небольшой серебристый водомет посредине, усыпательный однообразный говор бьющей и падающей струи, казалось, заботливо услуживал калифу, напевая ему: «Покойной ночи!» Но калифу не спалось: озабоченный общим благом, спокойствием и счастием народа, он пускал клубы дыма то в ус, то в бороду, и хмурил брови...

Пришла старуха и стала сказывать про деревенское раздолье: про ключи студёные, про луга зеленые, про леса дремучие, про хлебы хлебистые да про ярицу яристую. Это не сказка, а присказка, сказка будет впереди.

Жил-был в селе мужичок, крестьянин исправный, и работы не боялся, и о людях печаловался: коли кто был в горе да в нужде, всяк к нему за советом шел, а коли у кого было хлеба в недостаче, шли к его закрому, как к своему. У кого хлеб родился сам-четверт, сам-пят, а у него нередко и сам-десят! (в четыре, пять, десять раз больше, чем посеяно) Сожнет мужичок хлеб, свезет в овин, перечтет снопы и каждый десятый сноп к стороне отложит, примолвя: «Это на долю бедной братьи».

Жила-была ворона, и жила она не одна, а с няньками, мамками, с малыми детками, с ближними и дальними соседками. Прилетели птицы из заморья, большие и малые, гуси и лебеди, пташки и пичужки, свили гнезда в горах, в долах, в лесах, в лугах и нанесли яичек.

Подметила это ворона и ну перелетных птиц обижать, у них яички таскать!

Георгий Храбрый, который, как ведомо вам, во всех сказках и притчах держит начальство над зверями, птицами и рыбами,— Георгий Храбрый созвал всю команду свою служить и разложил на каждого по работе. Медведю велел, на шабаш, до вечера, семьдесят семь колод перетаскать да сложить срубом; волку велел земляночку вырыть да нары поставить; лисе приказал пуху нащипать на три подушки; кошке-домоседке — три чулка связать да клубка не затерять; козлу-бородачу велел бритвы править, а коровушке поставил кудель, дал ей веретено: на-пряди, говорит, шерсти; журавлю приказал настрогать зубочисток да серников наделать; гуся лапчатого в гончары пожаловал, велел три горшка да большую макитру слепить; а тетерку заставил глину месить; бабе-птице приказал на уху стерлядей наловить; дятлу — дровец нарубить; воробью — припасти соломки на подстилку, а пчеле приказал один ярус сот построить да натаскать меду.

В сказках и притчах всегда говорится, коли вы слыхали, что орел правит птичьим царством и что весь народ птичий у него в послушании. Пусть же так будет и у нас; орел — всем птицам голова, он им начальник. Волостным писарем при нем сорокопул (сорокопут, птица, чуть меньше крупного дрозда, с крючкообразным клювом, похожим на клюв хищных птиц), а на посылках все птицы поочередно, и на этот раз случилась ворона. Ведь она хоть и ворона, а все-таки ей отбыть свою очередь надо.

Козел повадился в огород: бывало, как только пастухи выгонят гурт свой, то Васька мой сперва, как добрый, идет, головой помахивает, бородой потряхивает; а как только ребятишки засядут в овражке где-нибудь в камешки играть, то Васька и отправляется прямо в капусту.