В те времена, убирая хлеба, ставили большие стога. Наш стог, помнится, у самой околицы стоял. И вот повадились птицы клевать наши хлеба. Какие птицы, сейчас уж не помню, помню только, что каждая была с доброго индюка.
Думал отец, думал, как бы от них отделаться, а потом наварил ведро медовухи и на верхушку стога поставил. Посмотрим, говорит, что будет.
Приходим мы с подружками с утра на гумно. Видим —лежат наши птицы, крылья распустив. Мы им лапки связали, а конец веревки я вокруг себя обмотала — для надежности. Спустились к речке. Птицы глаза продрали и давай воду пить — хмель выгонять. Пили, пили, а потом загоготали, закурлыкали и — в небо. Ну и меня с собой потащили — я ведь тогда совсем маленькой была.
И вот летим мы, летим — над деревней, над лесом. У Сарнакыганских болот есть озерцо небольшое. Птицы мои закурлыкали и —вниз: видно, досыта не напились. Тут веревка оборвалась, упала я и — в самую топь. Утонуть не утонула, но и выбраться не могу.
Лежу в болоте и думаю, как тут быть. Вдруг слышу: кто-то сквозь камыши продирается — и прямо ко мне. «Никак медведь?» — думаю. А отец меня, помнится, учил: «Медведь подойдет — лежи, не шевелись, он и не тронет».
Подошел медведь ближе, обнюхал, руки-ноги облизал — я не шевелюсь. А он поворчал, потом улегся у меня в ногах и затих — задремал, похоже.
Я один глаз приоткрыла и хвать его за хвост! Взревел медведь, подскочил и — бежать. А я в хвост вцепилась да за ним. Так вместе с медведем и выбралась из болота. Медведь бежит, не останавливается, я у него на хвосте.
По дороге в Альшеево попалась на пути большая береза. Медведь, видно, не разглядел со страху, и с ходу об эту березу лбом. А дальше —медведь в одну сторону, я в другую, и в руках у меня медвежий хвост. Так с этим хвостом я и вернулась к себе в деревню. А там меня уже ждут не дождутся.
С той поры и нет у медведя хвоста.
|
