В давние-давние времена, сказывают, жил да был какой-то падишах и была у него дочь красы неописуемой. Пришла ей пора выходить замуж. Женихов хоть пруд пруди, однако же все они ни то, ни се. А ей хотелось необыкновенного. И тогда она объявила во всеуслышание:
— Кто разгадает, какие у меня отметины на теле, за того и пойду.
Никто за это дело не берется. Взялся бы, да падишах всем неудачникам головы отрубает, а невеста живет затворницей, на люди не показывается.
В это время в город стольный, где падишах правил, завернул мимоходом солдат, со службы отпущенный. Думает солдат: «Один я одинешенек на белом свете, ни матушки у меня, ни батюшки, ни братьев, ни сестер. Ежели падет моя голова под топором падишаха, никому слез не будет, а вдруг да женюсь на этой девице, падишахской дочери».
Заявляется он к падишаху.
— Желаю жениться на вашей дочери, ваше падишахское превосходительство!
— Хорошо, — говорит падишах ему в ответ. — Женишься, если вызнаешь, какие отметины есть на теле дочери моей. Не вызнаешь — голова с плеч! Уговор таков!
— Вызнаю, — ответствует солдат. — Только ты дай мне про запас сорок дней и сорок ночей, дай мне сорок тысяч рублей денег, а когда женюсь на твоей дочери, долг верну сполна, не волнуйся.
Поразился падишах такой смелости и отчаянности солдата. И, изумленный, позволил ему и сорок дней где-то быть, гулять, и денег отвалил сорок тысяч.
Получил деньги солдат и загулял во всю ширь свою душевную. «Едино дело под топор идти, хоть раз на веку своем погуляю как следует, попляшу, попою». Так подумал он.
Загулял солдат, и не осталось в городе человека, которого не угостил бы он. Гулял, гулял солдат и не заметил, как двадцать дней и ночей прошло и как двадцать тысяч из кармана утекло. Задумался солдат. Жизнь-то она и такая и сякая, однако ни за что, ни про что помирать никому неохота. И в голову ничего путного не идет.
Ходил он с такими думами тяжкими и присел как-то отдохнуть в саду. И возник перед ним вдруг старец белобородый. Очень красивый старик.
— Чего невесел, служивый? — спросил старец.
— Тяжко у меня на душе, бабай (дедушка; вежливое обращение к старикам), — ответствовал солдат.
— С чего же тебе так тяжко? — спросил тот.
Солдат рассказал ему, что да как и почему он невесел.
— Не печалься, уладим, — говорит ему старец. — Ты слушай меня и делай так, как я скажу.
Сказал так бабай и повел солдата с собой. Пришли они в большую-пребольшую лавку и накупили всякой всячины — столов, стульев, шкафов разных. Старец нанял подводу и повезли они все это из города. Ехали они, ехали и приехали в темный, дремучий лес. Увидел там солдат домик, который оказался домиком старца.
Вот он и говорит хозяину подводы:
— Минует пятнадцать дней, и ты приедешь сюда. Будет тебе поклажа.
Проводили возницу, солдат и спрашивает старика:
— А чем же мы займемся?
Старик отвечает ему:
— Я скрипач, — говорит он. — В твоей беде нам никто и ничто не поможет — только скрипка. Надо нам мастерить скрипку.
И принялись они делать скрипку — большую-пребольшую. Для такого дела разломали купленные в магазине стулья, столы, шкафы и за семь дней, семь ночей сделали. Получилась скрипка такая, что человек в нее влезал свободно. Солдат в нее влез, и было ему там хорошо и уютно.
Минуло пятнадцать дней и ночей, подъезжает, как и было уговорено, возничий с подводой. Старик говорит солдату:
— Я со скрипкой буду по городу ездить, играть буду. Падишахская дочь непременно услышит и увидит меня. Любит она музыку очень. И на скрипку упадет ее взор. Я отдам ей скрипку. Только не насовсем, а на три дня и три ночи.
На четвертую ночь ты скрипку расстроишь. А где отметины на теле невесты да каковы они, из скрипки подсмотришь. Смотри, терпи.
— Вытерплю, все снесу, — ответствовал солдат.
Старик спрятал солдата в скрипку и понеслись-помчались они в город.
Старик, стоя в телеге, наяривает на скрипке, солдат ворочается внутри. Скрипка хороша, во всем мире нет такой. Народ сбегается, все удивляются. И падишахская дочь услышала-увидела и тоже подивилась. Подивилась, и захотелось ей заиметь эту скрипку необыкновенную — большую да певучую.
Говорит она отцу:
— Хочу эту скрипку.
Падишах призывает к себе скрипача.
— Продашь скрипку?
— Не продам я ее, — ответствует бабай,— непродажная она.
Услышав такой ответ, падишах и сам возгорелся, возжелал непременно ее заполучить.
— Продай! Дам столько золота, сколько скрипка твоя весит. Дочка моя хочет ею владеть.
— Хотя бы ты, падишах, все владения свои отдал, не продал бы, — отвечает старик. — Однако, раз дочь твоя просит, дам я ей скрипку. Но только на время — на три дня и три ночи. Пускай поиграет, потешит свою душу. На четвертый день приду и заберу.
Поладили они на том. Слуги сняли с телеги скрипку и занесли в покои падишахской дочери. Падишахская дочь целый день играла, тешила свою душу, а к вечеру притомилась и легла спать.
Солдат сидит в скрипке и все видит. Посередь ночи, когда дочь падишахская крепко-накрепко заснула, он выбрался из скрипки. Выбрался и тихонько разбудил красавицу, сладко спавшую.
Увидев его, красавица испугалась до полусмерти.
— Кто ты?! Человек или джинн (злой или добрый дух)?!
Солдат говорит тихо и ласково:
— И не человек я, и не джинн. Я — посланник Аллаха, я — фэреште (ангел).
Услышала такое красавица и в себя пришла, успокоилась. Разговоры между ними пошли разные. И полюбил солдат девицу сильной любовью.
Перед рассветом сказал солдат:
— Мне пора. Ты спи. Что был у тебя, никому не говори — такова воля всевышнего.
— Никому не скажу, в сердечке своем хранить буду нашу встречу, — отвечала девица-красавица.
Тогда солдат и говорит:
— Аллах меня к тебе послал. Чтобы ему доложиться, что был у тебя, должен я от тебя памятку получить.
Падишахская дочь дала ему платочек свой вышитый и, распрощавшись, опять заснула сладким сном.
Солдат снова спрятался в скрипку, которую девица поставила возле балконной двери. Красавица, сладко спавшая, ничего не заметила.
Второй день наступил. И опять было то же самое. Падишахская дочь играла, играла, тешила свою душеньку, а, притомившись, легла спать. В самую полночь к ней сызнова явился фэреште. Ворковали они, ласкались. Перед уходом фэреште говорит:
— Я возвращаюсь на небеса. Аллах ждет от тебя памятки, красавица.
Падишахская дочь снимает с пальца перстень именной и отдает посланнику Аллаха.
Солдат дожидается, когда красавица заснет крепким сном, и прячется в свою скрипку.
И третья ночь была такой же. Только унес солдат от девицы перчатку ее белоснежную. За три ночи все высмотрел солдат, все выглядел. И отметины на ее теле углядел и тайны ее сердечные все выпытал. Помогли ему разговоры душевные.
На четвертый день стала падишахская дочь играть на скрипке, а она не играет — разладилась. Как же ей не разладиться, ежели солдат струны расслабил.
Когда солнце к полудню подошло, явился в падишахский дворец старик. Падишах говорит ему:
— Спасибо тебе, старец. Дочь моя поиграла на скрипке твоей, потешилась. Только жаль, сломалась скрипка.
Удивился старик:
— Неужто? Не такая вещь была, чтоб ломаться. За три тыщи золотом, думается мне, можно будет починить.
Отсчитал ему падишах три тысячи монет.
Выносит старик скрипку, нанимает лошадь и давай ходу в лес. В лесу он выпустил солдата из скрипки. Солдат верхом на коне прискакал обратно в город. Последний день у него уговорный с падишахом, к шести часам вечера должен быть во дворце, ответ держать, не то голова с плеч.
Час в час предстал солдат перед падишахом.
— Ну, солдат, вызнал, где да какие отметины на теле дочери моей? — спрашивает падишах. — Не вызнал — долой голова!
— Вызнал, ваше падишахское высочество. У дочери твоей в трех местах три родинки махонькие. Одна там-то, другая там-то и третья там-то.
Падишах посмотрел на солдата пытливо, подумал-поразмыслил и говорит:
— Верно сказываешь. Теперь выкладывай, как вызнал-выглядел?
Как дело было, так солдат и ответствовал:
— Я три дня и три ночи был в покоях твоей дочери. Ежели не веришь, вот ее подарки мне.
Сказал так солдат и выложил перед падишахом платочек вышитый, перстень именной и перчатку белоснежную. Смотрит падишах: да, в самом деле, дочерины. И стоящие рядом визири (визирь — министр, советник падишаха) головами кивают: да-де, дочери вашей.
Тогда падишах призывает к себе дочь свою. Вопрошает:
— Узнаешь ты, дочь моя, этого солдата?
— Узнаю, — отвечает девица. — Только он не солдат: он мне говорил, что он фэреште, Аллаха посланник.
Сказала так девица, и все рассмеялись смехом неудержимым, веселым.
Так вот и стал солдат зятем падишаховым. Свадьба была, пир на весь мир. По этому случаю зарезали золотого петуха. На том пиру и я был, вино таскали решетами, мне подносили в сите.
|
