Самоубийце
(Уходящему без отпущения грехов)
Одно же сплошное мучение,
А мы думаем, что живём.
Чем страдать, переживая муки,
От тебя нужно уйти, о, Жизнь…
Илдар Хусни (подстр. пер.)
В этой жизни помереть нетрудно,
Сделать жизнь значительно трудней.
Владимир Маяковский
Однажды невозможное возможно –
Нам матери даруют бытиё.
Уйти из жизни в принципе несложно.
Лишь заново не обрести её.
Продажна жизнь: достойный – презираем,
Честь, совесть – атавизм и дребедень.
Но, выбирая между ней и раем,
Всё ж выберешь ещё хотя бы день.
Заботами и муками богата,
Нас за терпенье жизнь благодарит:
Когда малютка-сын лепечет «папа»,
Смеётся сердце и душа горит.
Не счастье ли увидеть утром ранним,
Как солнца луч на раме заиграл.
Убив себя, ты самых близких ранил,
Любимую и сына обокрал.
Вновь трудности накатывают грозно.
Кто ж мерил их? И было так всегда.
Покончить с этим – никогда не поздно.
А вот вернуться… В том-то и беда!
Тебе бы, старина, не торопиться,
Не подставлять семью такой беде.
Не предал ли ты их, самоубийца?
Что скажешь? Чем ответишь на Суде?
На кладбище
Пьяного не приветствуй,
Если он шлет приветствие, то не принимай.
Из книги «Бэдэвам» (религиозный сборник)
По кладбищам не раз я проходил,
Где тихи речи и согбенны плечи,
И так узки границы у могил,
И нет границ у скорби человечьей.
Оставшиеся скорой смерти ждут.
Не много ли уходит раньше срока?
Село, село, не убивай свой труд,
Не изводи кормильцев так жестоко.
Кто отвезёт к врачу больную мать,
Сиротке сыну вырежет игрушку,
Жене, которой в счастье бы стонать,
Не даст проплакать вдовию подушку?
Чего таить – секрет до боли прост:
Из мужиков, схороненных за полем,
И молодых, ушедших на погост,
Дружил едва не каждый с алкоголем.
Недаром в водку плюнул сам шайтан,
В ней джинн Иблис омыл босые ноги.
Что ж удивляться, что теперь вы – там,
Уплывшие по водочной дороге.
Порой казалось – есть шаги вперёд
И может трезвость нашим стать обычьем.
Напрасно: продолжает пить народ,
Пренебрегая жизнью и приличьем.
Не пьяница, а трезвый не в чести,
Он и предмет потешного веселья:
Что, хочешь человечество спасти?
Так нет ума, где вечное похмелье!
Вот кладбище, вновь замечаю я
В тени оград недавние могилки.
А может быть, умершим от питья
Не плиты класть, а повтыкать бутылки?
Кто крылья здесь сломал и опочил?
И кто же их с родными разлучил?
Смерть бродяги
В подвале городской многоэтажки
Бомж смерти ждёт, страдая от тоски.
Больные мысли, путаны и тяжки,
Безжалостно рвут душу на куски.
Уже немного до конца осталось,
Всё ближе тот, тусклее этот свет,
Ни дома, ни добра хотя бы малость,
Ни бабы – побраниться напослед.
Жил и не жил, коптил впустую небо,
Всё без следа – как вилы по воде.
Схоронят нынче, и считай что не был.
Помянет ли хоть кто, когда и где?
А было время – деньги, рестораны,
Доступно всё, чего б ни захотел:
Подобно райским, гурии, фонтаны,
Хмельная страсть в плену роскошных тел.
Всё улетело в небо трубным дымом,
Под сердцем боль и тягостная муть.
Приехать бы домой, пройтись за тыном
И широко ворота распахнуть!
Вернулся папка – радостные лица,
Бегут со смехом дети по траве,
В твою ладонь рука жены ложится,
И так легко душе и голове!
Когда в последний раз всё это было?
Так странно вспоминать в полубреду,
Как мылся в бане, как жена любила,
Как обожал домашнюю еду.
Далёкий сон. К чему всё это снится,
Когда лишь смерть венчает бытиё?
Смыкаешь, размыкаешь ли ресницы –
Всё видишь только ножницы её.
Так глупо, непонятно и нелепо,
Нет силы встать, до двери доплестись.
Позволят ли хоть перекрытья склепа,
Покинув мрак подвальный, вознестись?
Там, наверху, рукой подать до лета,
В разгаре соловьиная весна…
В сыром подвале – запах туалета,
Шуршанье крысы, холод, тишина.
Песня любви
Давай с тобой делить всё в этой жизни. Ладно?
Невзгоды пополам – чтобы в беде помочь.
Коль нужно для тебя, мне было бы отрадно
И душу сжечь свою, чтоб осветилась ночь.
Я воздухом твоим, твоим дыханьем буду,
Твой приласкаю слух, как песня, как ручей.
Пропало столько дней, предшествовавших чуду,
До встречи утекло таинственных ночей!
Настигнут ли тебя безмерные страданья,
Мы груз и этих мук разделим пополам,
И будут так крепки друг другу пожеланья,
А счастье так сольёт смех, слёзы и дыханье,
Что, даже умерев, мы вместе будем там.
И если вдруг наш быт обидой омрачится,
Я горьких чувств твоих не упрекну, любя,
Себя лишь одного посмею устыдиться.
Мне было суждено лишь для тебя родиться,
И встретить лишь тебя, и жить лишь для тебя!
* * *
Дни бьются в сердце, исторгая свет,
Чтобы исчезнуть, превращаясь в были.
Считаете – сердец сгоревших нет?
Я знаю – есть, и Данко не забыли.
Не трогайте моих ушедших дней,
Да и ночей разглядывать не стоит.
Когда бросок в атаку был нужней,
Кто нас тогда не вывел из застоя?
С чего мы дали вдруг по тормозам?
Сробели, чтоб услужливый анализ
Помог пересмотреть себя, а там,
Как говорят, разумно воздержались?
Забыв про идеалы, снова «за»
Голосовали, и родные наши
В слезах стыдливо прятали глаза.
А где-то била молнией гроза
И шли зарницы над землёй уставшей.
Сгорают дни. Чей догорает час?
Весь мир – пожар, огонь, сплошное пламя,
Взбираемся ли на гору, лучась,
Или уж видим пропасть под ногами?
Задуматься – для жизни небольшой
Костёр под сердцем – не из тем для шуток.
Сгорают дни меж телом и душой,
И с каждым часом меньше промежуток…
Жалуются ли мужчины!
Всё пройдёшь, куда б ни занесло,
Ветры хлещут по лицу безвинно,
Так, что и дышать-то тяжело…
Жалуются ли мужчины!
Пилишь камни, в празднике труда
Гнутся поясницы, ноют спины,
Ломит все суставы, и тогда…
Жалуются ли мужчины!
Заломили крылья, берег пуст,
От былого нет и половины,
Дотлевают в сердце угли чувств…
Жалуются ли мужчины!
А войны чудовищный урок!
Сотрясались горы и долины.
Кто без рук вернулся, кто без ног…
Жалуются ли мужчины!
До тебя дошёл, с трудом дыша.
Трудно ли – не выясняй причины.
Пока в теле теплится душа,
Жалуются ли мужчины?!
Подарок
Жди всякого, затеяв с жизнью спор, ты.
Но я не сожалею ни о чём,
Познав и разношерстие комфорта,
И бытие с натруженным плечом.
Мне выпало узнать большую дружбу
И пережить вражды угрюмый час,
Боль сердца сжав, спокойным быть наружно,
Встречая ложь в неисчислимый раз.
А сколько сам я истине, бывало,
Предпочитал растленные плоды,
Где беды, зародившись каплей малой,
Стекались в океан большой беды.
Но выплыл, хоть ошибки были круты,
Быть мужиком во все стараясь дни.
Прошу, Всевышний, в тяжкие минуты
Улыбку человеку сохрани.
Эй, люди! Из любви к вам в мире жарком
Для вас я бороздил земную твердь.
Кому-то станет жизнь моя подарком,
Кому-то и моя, возможно, смерть.
Язычник
От мелодий цветов воспарив до космических знаний,
Мы, татарские дети, принявшие мирный ислам,
Как и прадеды наши, в глубинах своих подсознаний,
Почитая Аллаха, внимаем языческим снам.
Глажу бархаты трав, на колени встаю перед ними,
Поклоняюсь деревьям – они, как и прежде, святы.
Эта святость издревле. Татарские земли поныне
Помнят ногу булгарина, мявшую эти цветы.
Белый волк, серый волк… Кто от века хранит наше племя,
Посылая к нам дальний тоскливо-заботливый вой?
Древних лет могикане, мы чудом проходим сквозь время
Мировых катаклизмов, великих свершений и войн.
Чуткий к зову ветров, ностальгией по прошлому ранен,
Полюбивший до смерти ту землю, где мать родила,
Я – татарин, давно правоверный простой мусульманин
И невольный язычник, вершащий земные дела.
Друг полей
Отцу
Двадцать лет отшагав по полям,
Он осваивал их не по картам.
Словно радость отмеривал нам
С буйством чувств и хозяйским азартом.
В полевой чернозём по пути
Пот катился со лба не напрасно –
Чтоб колосьям скорее взойти,
Лечь на стол караваем прекрасным.
Что комбайн? Хоть болотной травой
Отшинкуется – режет как пишет.
Он помощник, но он не живой…
Человечество – хлебушком дышит!
Пел отец. И не мог он не петь
От земли восходящих мелодий,
Чем измерить и как обозреть
Всю любовь его к царству угодий?
Шёл и мерил поля двадцать лет
И вперёд продолжает движенье,
Хоть ему самому напослед
И единственной хватит сажени.
Вон, смотри: к горизонту опять
Поспешил, отдаваясь работе,
А за ним продолжает шагать
Лошадь, явно успешная в счёте.
Борщевики
Такое знают только старики,
Подобное забудется едва ли:
Борщевики, ну да, борщевики
В голодный год от смерти нас спасали.
Бродя в лесу, опять на них гляжу,
Переживая дни далёких бедствий,
Но, пробуя на вкус, не нахожу
В нем ничего от съеденного в детстве.
Борщевики, добытые тогда,
Нередко заменявшие обеды,
В те годы разбавляла не вода,
А жажда жить упрямо до победы.
Вновь пробирает дрожью по ногам,
Чуть вижу борщевик среди травы я.
Мой памятный поклон борщевикам
От тех, кто выжил в годы лиховые.
Автор говорит о безопасном виде борщевика – в отличие от так называемого борщевика Сосновского, вызывающего ожоги и отравления. – Прим. переводчика.
Полуродина
Как много не умеющих во мгле
Найти звезду и свет из сердца высечь.
Да что звезда?! Родившись на земле,
Без родины остались сотни тысяч.
Один из них – ты, мой татарин, брат,
Родной отец и дорогие деды,
Моя жена и я… Да все подряд,
Кто чувство полуродины изведал.
Есть край. А есть ли Родина у нас?
Есть государство, чтоб налог терпели,
И есть глава, который каждый час
О татарстанской говорит модели.
Мольба Всевышнему
Забыт родной язык. Без языка
История становится условной.
И вот ребёнок, подперев бока,
Уже своей стыдится родословной,
Презрел народ, не ценит никого.
Что в жизни остаётся у него?
История отныне для таких
Другая. Та, которую укажут.
Кем стал он, отвернувшись от своих?
Родным? Врагом? Что скажет? Чем докажет?
Неужто и в своих рядах враги?
В борьбе за счастье ни один не лишний.
Молю, Всевышний, всех убереги!
Спаси нас от манкуртов, о Всевышний!
Чингиз хан
С непобедимым войском, Темучжин,
Ты для кого сражался неустанно?
И для чего Бог Неба положил
К твоим ногам вселенную и страны?
Копытный гром, смерть тысячи племён,
Как давний сон, как сказочная небыль…
Но и сегодня вспыхивает он –
Огонь вражды под нашим звёздным небом.
И по сей день жизнь отравляют нам
Зарвавшаяся власть, стяжанье, мщенье…
Хотя к монгольским диким племенам
Какое кто имеет отношенье?
В одном краю – татарин, русский, сарт…
Какой резон нам в первобытной розни?
Сосуществует мой и твой обряд
С любым обычьем, давним или поздним.
Мы – люди мира, мы живём везде,
И снова возвращаемся в пенаты,
Чтоб счастливо осесть в своей орде,
Той самой Золотой орде «проклятой».
Тут родина и дружбы монолит,
И всем давно хватает места, кроме
Безумцев, кто по-прежнему палит
Огонь вражды в многострадальном доме.
Предательство, жестокость, подлость, злость,
Шайтаном перекошенные лики,
Да если бы сравнить вас довелось, –
Ты просто ангел, Джихангир Великий.
Неужто тяжкий опыт позабыт
За межнациональною морокой?
Прислушиваюсь к топоту копыт,
Несущемуся из степи широкой.
Джихангир (перс.) – покоритель мира, завоеватель вселенной.
__________________________________________________
Ахмадиев Н.Г. Последний лист. – Казань : Рухият, 2022. – 216 с. : илл.
В книгу видного поэта, заслуженного деятеля искусств Республики Татарстан Нура Ахмадиева вошли лучшие стихотворения, написанные им в разные годы, в переводе с татарского языка. В творчестве автора широкое отражение получило историческое прошлое татарского народа, а также любовь к своему народу и родному селу, возвеличивание жителей села, воспевание чувства любви – это основные темы включенных в книгу стихотворений.
|
