В некотором царстве, в некотором государстве жил-был матрос; служил царю верно, вёл себя честно, потому и начальство его знало. Отпросился он раз с корабля походить по городу, надел свой парусинник и пошёл в трактир; сел за стол и потребовал себе и вина и закусок: ест, пьёт, прохлаждается! Уж рублей на десять забрал, а всё не унимается: то того, то другого спрашивает.
— Послушай, служба, — говорит ему половой, — забираешь ты много, а есть ли у тебя чем рассчитаться?
— Эх, братец, о деньгах, что ли сумневаешься? Да у меня денег куры не клюют.
Тотчас вынул из кармана золотой, бросил на стол и говорит:
— На, получай!
Половой взял золотой, высчитал всё, как следует, и приносит сдачу; а матрос ему:
— Что там за сдача, братец! Возьми себе на водку.
На другой день опять отпросился матрос, зашёл в тот же трактир и прогулял ещё золотой; на третий день тоже, и стал он ходить туда, почитай, каждый день и всё платит золотыми, а сдачи не берёт, дарит половому на водку. Стал замечать за ним сам трактирщик, и пришло ему в сумнение: «Что бы это значило? Матросишка — так себе, а поди как сорит деньгами! Полную шкатулку золота натаскал!.. Жалованье мне ихнее известно, небось — не раскутишься! Верно, он где ни на есть казну обобрал; надо начальству про то донести; неровён час — ещё в такую беду попадёшь, что после и не разделаешься, а пожалуй, и в Сибирь угодишь». Вот и доложил трактирщик офицеру, а тот довёл до самого генерала. Генерал потребовал к себе матроса.
— Признавайся, — говорит, — по совести, отколь золото брал?
— Да этого золота во всякой помойной яме много!
— Что ты врёшь?
— Никак нет, ваше превосходительство! Не я вру, а трактирщик; пусть покажет он то золото, что от меня получил.
Сейчас принесли шкатулку, открыли, а она полнёхонька костяшек.
— Как же, братец: ты платил золотом, а очутились костяшки? Покажи, как ты сделал это?
— Ах, ваше превосходительство! Ведь нам смерть приходит…
Глядят, а в окна и в двери так вода и хлынула; всё выше да выше, уж под горло подступает.
— Господи! Что же теперь делать? Куда деваться? — спрашивает с испугу генерал.
А матрос в ответ:
— Коли не хотите тонуть, ваше превосходительство, так полезайте за мною в трубу.
Вот и полезли, взобрались на крышу, стоят и смотрят во все стороны: целый город затопило! Такое наводнение, что в низких местах совсем домов не видать; а вода прибывает да прибывает.
— Ну, братец, — говорит генерал, — верно и нам с тобой не уцелеть!
— Не знаю; что будет — то будет!
— «Смерть моя приходит!» — думает генерал, стоит сам не свой да богу молится.
Вдруг откуда не́ взялся — плывёт мимо ялик, зацепился за крышу и остановился на том месте.
— Ваше превосходительство, — говорит матрос, — садитесь скорее в ялик, да поплывём; может, и уцелеем, авось вода сбудет.
Сели оба в ялик, и понесло их ветром по воде; день плывут, и другой плывут, а на третий стала вода сбывать, и так скоро — куда только она делась? Кругом сухо стало; вышли они из ялика, спросили у добрых людей, как слывёт та сторона и далеко ль занесло их? А занесло-то их за тридевять земель, в тридесятое царство; народ всё чужой, незнаемый. Как тут быть, как попасть в свою землю? Денег при себе ни гроша не имеют, подняться не на что. Матрос говорит:
— Надо наняться в работники да зашибить деньжонок; без того и думать нечего — домой не воротишься.
— Хорошо тебе, братец! Ты давно к работе привычен; а мне каково? Сам знаешь, что я генерал, работать не умею.
— Ничего, я такую работу найду, что и уменья не надо.
Побрели в деревню и стали в пастухи наниматься; общество́ согласилось и порядило их на целое лето: матрос пошёл за старшего пастуха, а генерал за подпаска. Так-таки до самой осени и пасли они деревенскую скотину; после того со́брали с мужиков деньги и стали делиться. Матрос разделил деньги поровну: сколько себе, столько и генералу. Вот генерал видит, что матрос равняет его с собою, стал на это обижаться и говорит:
— Что же ты меня с собою равняешь? Ведь я — генерал, а ты — всё-таки простой матрос!
— Как бы не так! Мне бы разделить натрое: две части себе взять, а с вас и одной довольно: ведь я настоящим пастухом был, а вы — подпаском.
Генерал осерчал и принялся всячески ругать матроса; а матрос крепился-крепился, размахнул рукой, как толкнет его в бок:
— Очнитесь, ваше превосходительство!
Генерал очнулся, смотрит — всё по-старому; как был в своей комнате, так и не выходил из ней! Не захотел он больше судить матроса, отпустил его от себя; так трактирщик ни при чём и остался.
|
