У барина был старик-слуга, такой верный, что всем домом один управлял; а сын его Климка не в батьку пошёл, с малолетства воровать научился. А ему ли не было холи и воли? Отец водил его, словно ягодку, в красной рубашке, в новых сапожках. Так нет, нечестивого дарами не удари́шь.
— Пойду, — говорит, — батюшка, уведу вола.
— Не ходи, каналья! Тебе там голову сорвут.
Не послушал Климка отца, пошёл воровать. Гонят хохлы гурт. Климка выглядел-высмотрел, забежал вперёд, не пожалел нового сапога снял с ноги и бросил на дороге; сам за куст спрятался. Хохлы увидали сапог:
— Эх, жаль, что один! Кабы, — говорят, — пара таких сапогов, надел бы их и стал паном.
Поговорили, сапога не подняли и погнали скотину дальше. Климка рад услужить, забежал вперёд, снял другой сапог и кинул на распутье. Хохлы увидали, обрадовались и пустились все за прежним сапогом. А Климка не плошает, дело в его руках огнём горит: отвязал пару волов — и поминай как звали!
— Худо, худо делаешь, — говорит отец, — скажу барину.
Сказал барину под веселый час. Климку позвали.
— Ты, Климка, говорят, вор?
— Вор, сударь!
— Ха-ха-ха! Украдь же у меня стоялого жеребца.
— Украду, только чур не отнимать.
— Не отниму!
Барину потеха, что Климка-мальчишка вор! Над жеребцом поставили большой караул: два человека за узду держат, два — за хвост, четверо — за ноги, один верхом сидит, да двое у дверей торчат; всех сторожей было одиннадцать.
— Смотрите, ребята, не спать, не зевать! — говорил барин. — Придёт Климка воровать — ловите; уж мы его проучим, зададим ему баню!
Пришла ночь, пришёл и Климка; взлез на крышу, проломал дыру, спустил в конюшню бочонок вина на оброточке (оброточек (оброт) — уздечка без удил с одним поводком для привязи), бочонком помахивает, сторожей подразнивает.
— Братцы, — говорят караульщики, — что-то хорошо пахнет! Кажись, бог клад посылает; дураки же мы будем, коли не сумеем взять его.
Один за другим стали к бочонку прикладываться, зелена вина натягиваться; натянулись так, что и руки опустили и носы повесили. А Климке того и надо; он тут как есть! Зачал распоряжаться по-своему: верхового снял — на колоду посадил, которые за ноги держали — тем в руки по палке всунул, которые за хвост — тем трёпаной пеньки дал, а которые за узду — тем по верёвочке, опростал повода и вывел коня, сел на него молодцом и очутился под барским крыльцом.
— Ах, ах! Где мои наглядчики, где караульщики?
Пошёл барин на конюшню пытать, а они словно дурни спят, ещё не очнулись спьяна.
— Ну, Климка, твоё счастье, твой конь! Украдь же ты у меня погребец (погребец — истор. дорожный сундучок с напитками и едой).
— Украду, только не отнимай.
— Не отниму!
Климка взял лопату и заступ, пошёл на кладбище, вырыл мертвеца и сготовился на дело; а барин собрал-снарядил караул с вилами, стрелами, дубинами: глянуть, так страшно! Посадились все караульщики в круговину, погребец поставили в середину; сидят, чубом не тряхонут, глазом не моргонут, хозяйское добро берегут. Пришла полночь, в окно кто-то стук-стук! Поднялись дубинки, натянулись стрелы, уставились вилы. Показалась голова, лезет человек, а то Климка-вор суёт в окно мертвеца; сейчас напали на того мертвеца караульщики, изрубили-искрошили в пирожное тесто. Пошли доложить барину, что Климку убили, на куски искромсали, да погребец грудью отстояли. Барин за то ни похвалил, ни пожурил, а по Климке, видно, не много тужил. Тем временем Климка-вор унёс погребец и завалился спать.
Вот на другое утро понадобился барину погребец, приказал подать; слуги побежали, хвать — тут был, да нету! «Что за притча!» — думает барин; смотрит — а Климка в дверь.
— Ты унёс погребец?
— Я.
— Как же ты украл его?
— Как бы ни украл, да украл, про то я знаю.
— Ну, удалец! Этак ты, пожалуй, у меня барыню украдёшь?
— Украду, только без выкупу не отнимай.
— Дело! А коли не украдёшь, знай наперёд: велю тебя повесить.
Согласились. Оградил барин барыню нянюшками, мамушками, красными девушками; сам над нею день и ночь сидит, в её очи глядит, каждый шаг назирает, каждый след охраняет. Украсть трудновато!
Случилась барину нужда лесным путём проезжать. Климка забежал вперёд, развешал по деревьям колокольчики; сам взял взлез на ближнюю осину, надел на шею петлю и повис вверх ногами. Едет барин с барыней, увидал, что Климка на осине качается, и говорит:
— Ах, боже мой! Да ведь это Климка-вор повесился! Видно, моего гнева испугался, что до барыни не добрался. Жаль Климку!
А колокольчики в лесу динь, динь!
— Малый! Это что за звон? Поди, погляди!
Сперва пошёл один малый, там другой, третий, и разбрелись все в разные стороны — никак толку не доберутся.
Выскочил сам барин и пустился в лес; а Климка того и ждал, спрыгнул с дерева, подбежал к коляске и вмиг очутился на козлах; приударил коней по бедрам и покатил себе… Барин пришёл назад — нет ни барыни, ни Климки на дереве, только пыль по дорожке вьётся! Догадался и воротился пешком домой. Велел позвать Климку:
— Ты украл барыню?
— Я.
— Отдай назад!
— Нет, барин, шалишь! Не на то воруют, чтоб назад отдавать. Выкупи — твоя будет.
— Что возьмёшь?
— Коробочку серебра.
Барин согласился. Климка вырыл яму, поставил на неё коробку, да в коробке-то дно продырявил. Барин сыпал-сыпал, яма не насыпается, Климка, барыней не меняется. Надоело барину сыпать, опостылел ему Климка, велел бросить его в море.
Зашили раба божия в куль, положили на бережок, пошли искать камень на шею; а Климка-вор в куле катается, громким голосом разливается:
— Сударе бояре! Явите божию правду; на воеводство меня посылают, судить-рядить заставляют, а я воеводою быть не гожусь!
Проходил мимо какой-то боярин, вслушался в эти речи, подошёл и спрашивает:
— Что ты говоришь, братец?
— На воеводство меня посылают, судить-рядить заставляют, а я воеводою быть не гожусь!
— Пусти меня на своё место; лезь вон!
Забрался боярин в куль, уж считал себя за воеводу — да попал в воду; а Климка вышел на простор, загулял вольным казаком, кутил-мутил, пока буйну голову сложил.
|
