Как-то раз один рыбак из Чефалу́ вышел в море и стал тянуть сети. Тянет-потянет, вдруг чувствует: стала сеть не в пример тяжелее. «Ну, – думает рыбак, – повезло!»

Вытянул сеть, глядь, а в ней пусто, только одна-разъединая рыбешка трепыхается, да и та малюсенькая, с мизинец ростом. Осерчал рыбак, схватил рыбешку и только размахнулся, чтобы бросить ее в море, как вдруг слышит, будто запищал кто тоненьким-тоненьким голоском:

– Ой, ой, ой! Не жми меня так сильно!

Жил-был В Мурландии король по имени Акуaльберто Пятитысячный. Но такой он был жадный, что все звали его Грошовый. Он даже корону никогда не надевал — боялся, что она упадёт и расколется. Было ему пятьдесят девять лет, иначе говоря, без году шестьдесят.

За несколько месяцев до своего дня рождения он велел позвать главного министра, графа Хитрюгу, и так ему сказал:

— Послушай, Хитрюга, через несколько месяцев мне исполнится ровно шестьдесят лет, и народ, понятно, захочет сделать мне подарок. Я не желаю знать заранее, что мне подарят. Иначе не будет сюрприза, а без сюрприза какая радость в подарке. Но таких глупых подарков, как в прошлые годы, мне не надо.

Как-то раз в поезд, который должен был отправиться из Рима в Болонью, вошел кот. Вообще-то коты в поездах не такая уж редкость, правда, чаще всего они сидят в корзинках или в каких-нибудь продырявленных – чтобы не задохнулись – коробках. Бывает, даже бродячие коты встречаются иной раз в поездах, и ничейные, и просто заглянувшие сюда случайно в поисках мышей… Но этот кот, о котором идет речь, был настоящий путешественник и ехал он вполне самостоятельно.

Как-то вечером синьор Веруччи возвращался с работы домой. Он был служащим и работал, если не ошибаюсь, на почте. Впрочем, он мог быть и зубным врачом и инженером… Мы можем представить его себе кем угодно. Можем представить его себе с усами? И с бородой? Прекрасно, значит, с усами и бородой. Попробуем вообразить теперь, как он одет, какая у него походка, как он говорит. Сейчас он что-то говорит про себя. Послушаем его тихонько.

А теперь я расскажу вам историю про самую большую на свете морковку. Вы, конечно, уже не раз слышали про нее, но, по-моему, все же дело было так.

Как-то раз посадил крестьянин в своем огороде морковь и стал ухаживать за ней: поливал, выпалывал сорняки – словом, делал все как полагается. Когда пришло время, принялся собирать урожай – выдергивать морковь из земли. И вдруг ему попалась какая-то особенно большая морковка. Тянет он ее, тянет, а вытянуть не может. Пробует и так, и этак, да не может!

Однажды Ринальдо упал с велосипеда и явился домой с огромной шишкой на лбу. Тетушка, у которой родители оставили его, когда уехали в другую страну искать работу, ужасно испугалась. Она была как раз из тех тетушек, которые всегда и всего пугаются.

– Ринальдо, мальчик мой, что случилось?

– Ничего страшного, тетя Роза. Упал с велосипеда. Вот и все.

Синьор Притворуччи был ужасным неженкой. Нет, вы просто не можете себе представить, каким он был неженкой. Если по стене ползла сороконожка, он уже не мог спать и жаловался на шум, ну, а уж если Муравьишка нечаянно ронял на пол крупицу сахара, то он подскакивал как ужаленный и в страхе кричал:

– Караул! Землетрясение!

Само собой разумеется, он терпеть не мог детей, грозы и мотоциклеток. Но больше всего ему досаждала пыль, скрипевшая под ногами, поэтому он никогда не ходил, даже по комнате, а заставлял дюжего лакея носить себя на руках.

На планете Борт жили привидения, много привидений. Жили? Нет, правильнее было бы сказать – влачили жалкое существование, кое-как сводили концы с концами. Обитали они, как и все привидения, где придется – в пещерах, в старинных полуразрушенных замках, в пустых, заброшенных домах, на чердаках. В полночь они выбирались из укрытий и расходились по всей планете – пугать бортианцев.

Но бортианцы их нисколько не боялись. Это были умные люди. В привидения они не верили. И если сталкивались с ними, то смеялись, пока те, краснея от стыда, не исчезали.

Однажды король должен был умереть. Это был очень могущественный король, но он был смертельно болен.

– Мыслимое ли дело, – отчаивался он, – чтобы такой могущественный король, как я, умер! Что думают мои придворные волшебники?! Почему не спасают меня?

– Ночью, – заявила одна Старая Пословица, – все кошки серы!

– А я черная! – возразила черная кошка, которая как раз в этот момент перебегала дорогу.

Кто угодно бывает на базаре в Гавирате. И уж конечно, попадаются там и такие пройдохи, которые торгуют где придется и чем попало.

А однажды в базарный день появился на рынке человек, который продавал какие-то уж совсем необычные вещи: гору Монблан, что в Альпах, Индийский океан, Лунные моря… Язык у этого человека был так хорошо подвешен, что через час у него остался только один город – Стокгольм.

– Возьми-ка, Джузеппе, ружье, – сказала однажды мать своему сыну, – и сходи на охоту. Завтра твоя сестра выходит замуж, и надо бы приготовить праздничный обед. Очень хороша была бы для этого зайчатина.

Джузеппе взял ружье и отправился на охоту. Только вышел на дорогу, видит – бежит заяц. Выскочил косой из-под забора и пустился в поле. Вскинул Джузеппе ружье, прицелился и нажал на курок. А ружье и не подумало стрелять!

Во всем старом кукольном театре не было куклы беспокойнее Пульчинеллы. Всегда-то он был чем-то недоволен и вечно с кем-нибудь спорил. То в самый разгар репетиции ему вдруг хотелось пойти погулять, то он сердился на хозяина-кукольника за то, что ему дали комическую роль, а не трагическую, которая ему была больше по душе.

Однажды в Чезенатико появилась на берегу моря карусель – шесть деревянных лошадок и столько же красных, довольно облезлых автомобилей – для ребят с более современным вкусом. Невысокий человек вручную раскручивал карусель. Он был маленький, хмурый, худой и лицом походил на тех людей, которые день едят, а два нет. Словом, это была не бог весть какая карусель, но ребятам она, должно быть, казалась намазанной медом, потому что они так и тянулись к ней, упрашивая родителей покатать их.

Шла однажды война, большая и ужасная война между двумя странами. Очень много солдат тогда полегло на поле боя. Мы были на нашей стороне, а враги – на своей. Стрельба шла день и ночь, но война все никак не кончалась, и нам стало не хватать бронзы для пушек, кончилось железо для пулеметов и так далее.

Тогда наш командующий Сверхгенерал Стреляй-мимо приказал снять колокола со всех колоколен и отлить из них одну огромную пушку – только одну, но такую большую, чтобы можно было выиграть войну с одного выстрела.

На полпути от Саронно к Леньяно на опушке огромного леса находится совсем маленькая деревушка Кашина Пиана. В ней всего три домика, и живет в них одиннадцать семей. В Кашина Пиана был колодец, только не совсем обычный, даже странный колодец, потому что ворот, чтобы наматывать веревку или цепь, у него был, а вот ни веревки, ни цепи, чтобы поднимать ведро с водой, не было.

Маленькому Джильберто очень хотелось поскорее всему научиться. Поэтому он всегда прислушивался к тому, что говорили взрослые.

Однажды он услышал, как одна женщина говорила другой:

– Вы только посмотрите на Филомену. Как она любит свою маму! Она готова ей воду в ушах носить.

«Прекрасные слова, – подумал добрый Джильберто. – Надо выучить их наизусть».

Однажды Джованнино-Бездельник решил побывать в Риме, чтобы потрогать короля за нос. Друзья отговаривали его:

– Смотри, опасное это дело!

Рассердится король – и расстанешься ты со своим собственным носом, а заодно и с головой!

В Сант-Антонио – это у озера Лаго Маджоре – жила одна женщина, великая мастерица варить варенье, и такое вкусное, что отовсюду, из всех окрестных долин, приезжали к ней люди, чтобы она сварила им варенье. В хорошую погоду в Сант-Антонио всегда было много приезжих – из Валькувии и Вальтравальи, из Дументины и Поверины. Люди присаживались отдохнуть на невысокую каменную ограду, откуда можно было полюбоваться видом озера, а потом шли к Аполлонии.

Когда Ромолетто исполнилось тринадцать лет, его взяли на работу в бар «Италия». Он служил мальчиком на побегушках.

Это значит, что он должен был выполнять всякие мелкие поручения и разносить заказы по домам. Целыми днями Ромолетто носился взад-вперед по улицам, поднимался и спускался по лестницам разных домов, держа поднос, уставленный множеством рюмок, чашек и стаканов.